Богач, бедняк... Том 1 - Страница 157

157

– Мне кажется, ты несправедлива к себе и говоришь то, что не соответствует тебе, – сказал Рудольф.

– Это не шутка, – сказала Гретхен. – Может, тебе нужен список? Начнем с Джонни Хита? Ты вообразил себе, что он так хорошо к тебе относится из-за твоих прекрасных сияющих глаз?

– Ну а что думает об этом Вилли, не скажешь? – спросил Рудольф, не обращая внимания на ее уколы. Неважно, как все началось, по какой причине, – теперь Джонни Хит – его друг, и все тут.

– Вилли не думает ни о чем другом, кроме того, как подольше посидеть в барах и как иногда трахнуть какую-нибудь пьяную шлюху. Ему хочется жить в этом мире, как можно меньше работая, а на собственную честь ему наплевать. Чем ее меньше, тем лучше! Если бы каким-то необъяснимым образом у него в руках оказались оригинальные каменные скрижали с высеченными на них Десятью заповедями, то первое, что пришло бы ему в голову: какой туристической фирме подороже продать их, чтобы потом рекламировать экскурсии на гору Синай.

Рудольф засмеялся, и Гретхен, хотя и не хотела, тоже невольно засмеялась.

– Неудачный брак, как правило, способствует цветистой риторике, – заключила она.

Рудольф почувствовал некоторое облегчение, потому и засмеялся. Теперь, судя по всему, Гретхен выбрала для себя другую мишень, и ему не угрожали ее злые нападки.

– Знает ли Вилли, какого ты о нем мнения? – спросил он.

– Конечно знает. И он согласен со мной. Это самое отвратительное в нем. Он говорит, что в этом мире ему никто и ничто не нравится, ни мужчины, ни женщины, и меньше всего он сам. Он был бы ужасно удручен, если бы был другим, преуспевающим человеком, а не непутевым, как теперь видишь. Нужно держаться подальше от романтически настроенных мужчин.

– Почему в таком случае ты живешь с ним? – напрямик задал вопрос Рудольф.

– Ты, наверное, помнишь мое письмо, в котором я писала, что я в большом дерьме и мне нужно посоветоваться с тобой?

– Да, конечно, – Рудольф отлично все помнил, он помнил весь тот день.

Когда он на следующей неделе приехал в Нью-Йорк и спросил ее, что стряслось, она уклончиво ответила: «Ничего. Все образуется».

– Вообще-то я уже почти приняла решение развестись с Вилли, – сказала Гретхен, – и мне хотелось послушать, что ты скажешь.

– И что же заставило тебя изменить решение?

Гретхен пожала плечами.

– Заболел Билли. Поначалу казалось, что пустяк. Врач подумал, что это аппендицит, но все оказалось гораздо серьезнее. Мы с Вилли сидели ночами напролет у его кроватки, а я, глядя на его побледневшее, искаженное от боли лицо, на Вилли, который ни на минуту не отходил от ребенка, которого он безумно любит, подумала: неужели я такая безжалостная, что смогу и своего сына внести в печальную статистику, – ребенок, родившийся в браке, который распался, ребенок, который всегда будет испытывать тоску по дому, семье, ребенок, уже готовый пациент для психиатра. Ну…– голос у нее стал жестче, – этот милый приступ материнской сентиментальности нашел на меня. Если бы наши родители развелись, когда мне было девять лет, возможно, я стала бы лучшей женщиной, чем сейчас.

– Ты хочешь сказать, что ты решила разводиться?

– Только если суд мне оставит Билли. Но Вилли на это никогда не согласится.

Рудольф сделал большой глоток из стакана. Он все еще колебался. И наконец решился:

– Может, ты хочешь, чтобы я что-то предпринял в отношении его? – Он никогда не задал бы ей такого вопроса, если бы не видел ее горьких слез в такси.

– Ну, если только это что-то изменит и пойдет на пользу дела, – сказала Гретхен. – Я хочу спать с одним мужчиной, а не с десятком. Я хочу быть честной женщиной, сделать что-то полезное, в конце концов. Боже, как мне близка эта пьеса Чехова «Три сестры». «В Москву, в Москву…» Москва – это мой развод. Налей-ка мне еще, пожалуйста, Руди.

Она протянула к нему свой стакан.

Рудольф подошел к бару, налил до краев оба стакана.

– Ты, я вижу, пристрастилась к виски.

– Нет, если бы…

Вновь до них долетел вой сирены «скорой помощи». Машина удалялась, стихал и визг сигнала. Если она близко, то это – предостережение, если далеко – то плач. Эффект Доплера. Может, это все тот же несчастный случай, а «скорая» кружит по городу и никак не доедет до больницы? Или она мчится по одному из бесконечных вызовов, а тем временем на улицах большого города обильно льется кровь?

Рудольф принес ей стакан, а она, сидя, поджав под себя ноги, внимательно его изучала.

Где-то пробили часы. Час ночи.

– Ну, – сказала Гретхен, – по-моему, Томми со своей женой уже покончили со своим обедом из блюд китайской кухни. Может, это единственный счастливый брак в семействе Джордахов. Может, они на самом деле любят друг друга, с уважением относятся друг к другу, лелеют друг друга, точно так же, как они обожают китайскую еду, как любят развлекаться в теплой, мягкой постели.

В замке входной двери заскрежетал ключ.

– Ах! – воскликнула Гретхен. – А вот и наш ветеран при всех своих регалиях вернулся домой.

Вилли вошел в комнату, стараясь не шататься.

– Привет, дорогая, – сказал он. Подошел к Гретхен, поцеловал ее в щеку.

И теперь, как всегда, когда Рудольф долго не видел Вилли, он казался ему ужасным коротышкой. Может, в этом его главный изъян, его рост.

Он дружески помахал Рудольфу:

– Ну, как поживает принц коммерции?

– Можешь его поздравить, – сказала Гретхен. – Сегодня он подписал контракт.

– Поздравляю, – сказал Вилли. Он огляделся. – Боже, как здесь темно. О чем это вы здесь беседовали? О смерти? О могилах? О темных делишках, совершаемых в ночи? – Подойдя к бару, он вылил остатки виски из бутылки в стакан. – Дорогая, у нас нет еще одной?

157