Перед входом в магазин Рудольф бросил оценивающий взгляд на витрину, которую оформил три дня назад. В витрине были выставлены плотницкие инструменты. Рудольф так искусно расположил их, что они образовали поблескивающий металлическими частями абстрактный узор, правда, далеко не беспорядочный. Время от времени Рудольф, когда приезжал в Нью-Йорк, отправлялся на Пятую авеню, где расположены самые большие магазины города, и внимательно изучал аранжировку товаров в витринах, чтобы потом изложить свои идеи Калдервуду.
На первом, главном этаже его встретил знакомый приятный гул женских голосов, основных клиенток магазина, и такой типичный смешанный запах выставленной на продажу одежды: кожаных изделий и дамских тонких духов. Торговая атмосфера магазина всегда ему нравилась. Все продавцы, все клерки ему мило улыбались, когда он шел мимо, направляясь в глубину торгового зала, где находился кабинет Калдервуда. Один или даже двое громко крикнули ему:
– Поздравляем с окончанием!
Он приветливо помахал им рукой. Его здесь все любили, особенно пожилые служащие. Они, правда, не знали, что Рудольф – консультант отдела кадров и что во многом от него зависит как их прием на работу, так и их увольнение.
Дверь в кабинет Калдервуда была, как всегда, открыта нараспашку. Ему нравилось наблюдать за тем, что происходит у него в магазине. Он сидел за своим столом и писал авторучкой письмо. У него, конечно, был секретарь, который сидел в своем кабинете рядом, но в его бизнесе были секреты, и он не хотел разглашать их даже своему секретарю. Он обычно сам писал четыре-пять писем от руки, запечатывал их, приклеивал марку и сам отсылал. Дверь в кабинет секретаря была закрыта.
Рудольф, стоя на пороге, ждал, когда шеф кончит писать. Калдервуд не любил, когда его отрывали от занятий.
Наконец он закончил последнее предложение, перечитал письмо и только после этого поднял голову. Гладкое, болезненно-желтоватое лицо с длинным, острым носом, редкие черные волосы на голове. Он перевернул на столе письмо. С его большими, неуклюжими руками фермера ему было трудно обращаться с мелкими или хрупкими предметами, такими, как листочки бумаги. Рудольф гордился своими тонкими, холеными руками с длинными прямыми пальцами, руками, как он считал, истинного аристократа.
– Входи, Руди, – пригласил его Калдервуд. Голос у него сухой, безразличный, без особых интонаций.
– Добрый день, мистер Калдервуд. – Рудольф вошел в кабинет, в эту голую комнату, в своем ладном голубом костюме. На стене висел выпущенный Калдервудом отрывной календарь с цветной фотографией магазина. Другим украшением в этом кабинете схимника была стоявшая у него на столе фотография трех дочерей, которая была сделана, когда они были еще совсем маленькими.
К его великому удивлению, Калдервуд вышел из-за стола, подошел к нему и пожал Рудольфу руку.
– Ну, как все прошло?
– Все хорошо, никаких сюрпризов.
– Ну, ты рад, что закончил?
– Вы имеете в виду ходить в колледж?
– Да, само собой. Ладно, садись. – Калдервуд снова сел за стол, на свой деревянный стул с высокой прямой спинкой. Рудольф устроился на другом, таком же деревянном, стоявшем рядом со столом, с края. В отделе мебели было полно, целые дюжины обитых кожей стульев, но они предназначались только для покупателей.
– Думаю, что да, – ответил Рудольф, – то есть думаю, что рад.
– Большинство людей, сколотивших себе громадные состояния в нашей стране и которые продолжают в том же духе и сегодня, – сказал Калдервуд, – никогда не имели приличного образования. Тебе это известно?
– Да, знаю.
– Они покупают образование, – продолжал Калдервуд, и в его голосе послышалась угроза. Сам хозяин не окончил даже средней школы.
– Постараюсь, чтобы мое образование не стало помехой на пути к большому состоянию, – сказал Рудольф.
Калдервуд засмеялся. Смех у него был, как всегда, сухим и коротким. По-видимому, он экономил и на нем. Отодвинув ящик стола, он вытащил оттуда ювелирную коробочку, с именем владельца магазина на ней, написанным аккуратным женским почерком на бархатной крышечке.
– Вот, – сказал он, ставя коробочку перед ним на стол, – наш подарок тебе.
Рудольф открыл коробочку. Там лежали красивые, в стальной оправе швейцарские ручные часы, с черным замшевым ремешком.
– Как вы добры ко мне, сэр! – сказал Рудольф, стараясь скрыть свое удивление.
– Ты их заработал. – Он, смутившись, поправил галстук на белой накрахмаленной рубашке. По-видимому, щедрость ему давалась нелегко. – Руди, ты славно потрудился в нашем магазине. У тебя хорошая голова на плечах и, по-моему, у тебя природный дар, врожденное умение продавать товары.
– Благодарю вас, мистер Калдервуд. – Да, вот это действительно существенное поздравление по случаю раздачи ученых степеней, подумал про себя Рудольф. Это вам не вашингтонский вздор по поводу растущей кривой повсеместного военного могущества или помощи, оказываемой Соединенными Штатами нашим не столь счастливым собратьям во всем мире.
– Я говорил тебе, что у меня есть для тебя одно предложение, не так ли?
– Да, сэр, я помню.
Калдервуд колебался, не зная, как продолжать. Потом, откашлявшись, встал, вышел из-за стола, подошел к стене с висящим на ней отрывным календарем. Казалось, что он сейчас стоит на высоком трамплине и, перед тем как совершить потрясающий прыжок в воду, сосредоточенно повторяет в уме все его детали. На нем, как всегда, – черный костюм с жилеткой и высокие черные ботинки. «Мои щиколотки должны чувствовать твердую опору», – любил повторять он.